Самый титулованный композитор отечественного кинематографа Эдуард Артемьев — о дружбе, вдохновении и наказе деда.

18 июня 2016 в Санкт-Петербурге на Дворцовой площади пройдет авторский вечер композитора Эдуарда Артемьева.

С народным артистом встретился корреспондент «Известий».

— Фестиваль, в котором вы участвуете, называется «Петербургские каникулы». А вы когда себе каникулы устраивали?

— В 2005 году. Ездил зимой на Мальдивы. 11 лет не было каникул, да и не нужны они мне. Я не устаю.

— Вас можно назвать русским Эннио Морриконе. 

— Я много написал. Художественных фильмов (с музыкой композитора. — «Известия») где-то около 200, не считая мультфильмов, киножурналов. Но у Морриконе больше. А еще есть такой итальянец — Раскилетти, у него 300 картин.

— Есть к чему стремиться.

— Нет. Я уже устал и сильно сократил работу в кино, хотя предложения еще идут. Мне стало трудно работать. Есть опасность повториться. Хочу избежать этого. В кино есть еще одна трудность, которая меня угнетает, — это сроки.

— Вас нельзя загонять в жесткие рамки?

—  Можно. А иначе я не работаю четко по графику. Но хотелось бы посвободнее быть. Хотя ну мало ли что мне хочется. Не можешь — уходи.

—  Вы можете повернуться и хлопнуть дверью?

— Никогда. Воспитание — самое главное. Меня воспитывали так в семье. Уважать людей — это основное правило в отношениях.

—  Учась в консерватории, вы думали, что будете симфонии сочинять?

— Думал, но кино — дело случая. Туда я попал благодаря композитору Вано Мурадели. Многие знают его песни, но он писал и симфонии. Его пригласили на картину «Мечте навстречу» Одесской киностудии. Это фантастика про путешествие на Марс.

И Мурадели решил, что тут нужна более современная, электронная музыка. Сам он ее не напишет. Кто-то ему сказал, что в Музее Скрябина есть Артемьев, и он пригласил меня поработать. В музее я тогда работал с инженером-электронщиком Мурзиным, который сделал первый синтезатор в мире.

—  Как вам дружится с Никитой Михалковым?

—  Мы с ним познакомились, когда мне было 28, а ему 20 лет. И с тех пор не расстаемся. Я работал в Театре киноактера на Поварской, а он пришел на репетицию спектакля «Мертвые души», который ставил мой друг Александр Орлов, муж Аллы Будницкой.

Михалков жил в квартире отца в соседнем доме. И идя по делам, всегда забегал в Театр киноактера посмотреть, что репетируется.

Ну а однажды он зашел, в зале играла моя музыка. Прислушался и решил предложить мне тоже поработать с ним — он снимал дипломный фильм во ВГИКе. Так началось наше сотрудничество. И мы даже породнились. Он крестный отец моего внука, а я крестный Анечки, его дочки. Мне даже трудно представить, если бы был кто-то другой рядом. Отношусь к нему как к ближайшему родственнику.

— У вас из композиторов больше всех наград. «Золотых орлов» только пять штук.

— Я называю это побочным эффектом деятельности. К наградам отношусь спокойно. Бог дал, Бог взял. В этом году не дали, т.к. не участвовал. Когда участвую — дают. На следующий год, может, будет кино.

— После вручения «Орлов» ходят разговоры, что Никита Михалков дает награды «своим».

— Ну это же академики решают (смеется). Может, только подделывают бюллетени. Я тоже член академии. Нас 238 человек. Это число, которым управлять тяжело. Голосование проходит в Альфа-банке. Там сидят аудиторы, которые считают голоса. И потом на церемонию привозят конверты с итогами. Если кто сомневается, можно посмотреть, кто из номинантов сколько очков набрал.

— Кто ваш самый частый заказчик?

— Конечно, Никита. Но меня все приглашали: Кончаловский, Прошкин. Много работал в республиках СССР, кроме Туркмении и Эстонии. Особенно любил работать в среднеазиатских республиках — там тепло. Не переношу зиму совершенно.

— А родились в Новосибирске?

— Вот, видимо, там же и промерз. Я жил в солнечной Калифорнии три года — с 1991 по 1993 год. Андрон Кончаловский пригласил меня поработать. Потом стали американские режиссеры музыку заказывать. На девять картин музыку написал. После Москвы и Рязани Лос-Анджелес — самый любимый город. Могучий, с фантастической киноиндустрией кино, и плюс еще вечное лето.

— Как оценивали вашу музыку американцы? Комплименты говорили?

— Никаких. Ad, would like to work? Begin to work now (смеется). И я начинал работать.

Там так всё устроено, что ты всё время вынужден работать. Мне стало трудно соответствовать заданному темпу. Да и занимался я только кино, а у меня были всякие планы.

Оперу писал — «Преступление и наказание», которая сейчас идет в Театре мюзикла в постановке Кончаловского. Растянулась работа на несколько десятилетий. Когда находишься рядом с Достоевским (в кабинете композитора висит портрет писателя. — «Известия»), чувствуешь себя пигмеем.

—  Что вас вдохновляло в Америке? 

— Там я жил рядом с океаном. Но честно вам признаюсь, это всё не вдохновляет.

—  Как же музыка появляется?

— Да просто приходит и всё. Когда ежедневно работаешь, рутиной занимаешься, что-то да получается. Как Чайковский говорил: «Вдохновение — редкий гость, только труд, труд, труд!» Когда Гоголь не хотел с утра вставать и писать, а надо было, он брал тетрадочку и черкал в ней: «Что-то мне сегодня не пишется. Что-то мне сегодня не пишется». И так страниц двадцать. А на двадцать первой начинал писать. Главное в любом творчестве — концентрация.

— Может хорошая музыка вытянуть плохой фильм?

—  Такое бывает. Морриконе однажды сказал: «Я не знаю ни одного фильма, который бы испортила музыка. Но знаю массу примеров, когда музыка вытаскивала кино».

— У вас есть конкуренты?

— Нет, потому что мне не нужно об этом думать. Зачем?

— Хорошо. Но талантливых композиторов замечаете?

— Очень многих. Обратил внимание на Артема Васильева. Это выдающийся композитор.  Он преподавал в Королевской консерватории, а потом по семейным обстоятельствам вернулся в Россию. Пишет и балеты, и симфонии, а недавно еще написал музыку к фильму «Экипаж».

— Почему вы живете на окраине, буквально у МКАД? Могли себе позволить квартиру в центре. И дачу рядом с Михалковым, ваша-то в 80 км от Москвы.

— Я живу в этом доме 42 года. Под окнами Волга, лес, природа-то какая! Для меня важно выйти на балкон и во двор посмотреть. Но не зимой. Потому что это не красота, а смерть. Первый снег — самый страшный. Черная земля и белый снег. Что-то из Брейгеля. А Николина Гора… Когда дачу там предлагали, денег не было. А сейчас уже и переезжать не хочу.

— Занять было не у кого?

— Дед давал наказ на всю жизнь — денег не занимать, в карты не играть. И я его выполняю.

Зоя Игумнова, “Известия”