«Солярис», «Раба любви», «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Свой среди чужих, чужой среди своих», «Одиссея», «Утомленные солнцем». Без музыки Эдуарда Артемьева эти фильмы невозможно представить. Его талантливые работы украсили картины выдающихся режиссеров: Андрея Тарковского,  Андрея Кончаловского, Никиты Михалкова. Его киномузыка всегда играет главную партию. Вот и минувший месяц в очередной раз подтвердил звание лучшего отечественного кинокомпозитора – Эдуард Артемьев получил приз имени Михаила Глинки IV-ого Всероссийского кинофестиваля «Золотой Феникс» за лучшую музыку к фильму «Тихая застава», а лента с музыкой Артемьева выдвинута на премию «Оскар».

Напомним, что 19 сентября стало известно, что представлять Россию на премию «Оскар» будет фильм «Цитадель» Никиты Михалкова, который является второй частью дилогии «Утомленные солнцем-2». Такое решение было принято в ходе заседания российского оскаровского комитета.

Накануне гастрольного тура по Сибири мы встретились с композитором, чтобы поговорить о музыке кино.

КиноМузыка online: Эдуард Николаевич, по какому принципу Вы выбираете фильмы, над которыми будете работать? 

Эдуард Артемьев: Никаких особенных критериев выбора нет. Единственный фактор – нравится ли мне идея или нет. В целом, все зависит от сценария. Но потом и о сценарии лучше забыть, потому что сценарий – это всего лишь фабула… Лучше дать свободу фантазии, использовать интуицию. Потом очень часто то, что было в сценарии и то, что было снято в итоге,  не совпадает. Так что я иду больше не от фабулы, а от ощущения. Единственное, за что я никогда не берусь – это за музыкальные картины.

КМО: Какую задачу Вам ставил Никита Михалков в «Утомленных солнцем-2»?

Эдуард Артемьев: Михалков – он же Титан с могучей энергетикой. Я  даже думаю, что с ним любой композитор мог бы работать и сделал бы по-другому, но также хорошо, потому что он буквально накачивает своим ощущением. Он не рассказывает, какая музыка ему нужна. Он просто говорит о фильме – идет посыл невероятной мощи. Михалков – жесткий человек, но работать с ним легко. Это происходит на уровне подсознания. Пожалуй, у меня не было с ним промашек. Попадание всегда было с первого раза. В более ранних картинах, до «Предстояния» и «Цитадели», он придавал большое значение чувственно-яркой теме, запоминающейся. Мы сошлись во мнении, что главное оружие музыки – это чувство, которое она формирует. Должен быть обязательный резонанс с другим существом. Если этого нет – серьезный минус композитору.  Любому.  Исключая Веберна. В фильме «Утомленные солнцем-2» Михалков впервые заговорил о состоянии. Весь фильм строится на недосказанности, полуфразах. Чем-то мне это напомнило манеру работы с Тарковским. Не напрямую, конечно.

КМО: В «Предстоянии» есть музыкально-тематическая связь с первым фильмом «Утомленные солнцем». А в «Цитадели»?

Эдуард Артемьев: Да, одна тема есть – она объединяет все три фильма. Поскольку цитируются целые кадры из картины 1994-го года. Эпизоды с дочкой, например. Здесь у зрителя должна была возникнуть точная связь с событиями первой части. Если бы я написал что-то другое, это могло быть не прочитано зрителями. Эту музыкальную тему мы не брали из старых записей, а записывали заново. Потому что каждый новый исполнитель привносит что-то от себя. Новые детали, нюансы – это очень важно.

КМО: Вы часто используете в своих фильмах лейтмотивную технику?

Эдуард Артемьев: Это условия игры. В советское время, когда фильмы были короткие, полтора часа, обычно хватало одного. Если были какие-то контрсилы – тогда два. Это основополагающий принцип. Потом из них создаются эпизоды – например, погони. Это очень напоминает структуру оперной или балетной партитуры.

КМО: Сходство с оперной драматургией особенно заметно в «Сибирском цирюльнике»…

Эдуард Артемьев: Да, в «Сибирском цирюльнике» тема многократно повторяется, по-разному инструментуется, развивается…

КМО: Каким образом Вам удается сохранять столь долгий творческий и дружеский союз с Никитой Михалковым?

Эдуард Артемьев: Я знаком с ним уже больше пятидесяти лет. Фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих» мы начинали дважды. Начали работать до того, как он ушел в армию, а затем, после его возвращения, закончили картину.  Потом одна за другой последовали удачные работы. Я работал над всеми картинами Никиты Михалкова, кроме одной  – «Очи черные». И то, только потому, что итальянцы выдвинули свои условия. С Никитой мы еще и породнились. А это уже больше чем творческая связь.

КМО: А как складывалось Ваше сотрудничество с Андреем Кончаловским? 

Эдуард Артемьев: Его музыкальное образование ужасно мешает. Он знает музыку очень хорошо – даже лучше меня, потому что все время ею интересуется. Я сейчас очень редко слушаю ее. А он ее знает, всерьез слушает, анализирует, лезет в партитуру: «не так инструментовано», «вспомни, как было у Прокофьева во Втором концерте». Пока с ним договоришься – очень много уходит сил. Но, тем не менее, мы работаем плодотворно.

КМО: Эдуард Николаевич, кого из композиторов Вы считаете своими учителями в киномузыке?

Эдуард Артемьев: Прежде всего, Джона Уильямса, у которого я был на записях в Лос-Анджелесе. Благодаря ему я узнал музыку американского кино. Эннио Морриконе, наверное, но он вошел в мою жизнь позже. И Мишель Коломбье, французский композитор, долгое время работавший в Голливуде.

КМО: Вы не назвали никого из своих соотечественников…

Эдуард Артемьев: В советской киномузыке были прекрасные работы. Вспомнить хотя бы музыку Исаака Дунаевского. Дунаевский был мастером киномюзикла. Или музыкального фильма, как в то время его называли. Мне все-таки этот жанр не близок. А Дунаевский – выдающийся композитор. Его ошибка в том, что он в свое время не эмигрировал, не уехал из России. Ведь его талант не уступает Гершвину! Но Гершвин – мировой композитор, а о Дунаевском несправедливо забывают. 

КМО: В Америке кинокомпозитор – это отдельная профессия…

Эдуард Артемьев:  Да, такой она стала со временем. В Голливуде образовался целый клан композиторов, которые работают только в кино.

КМО: А есть какие-то качества, которые отличают кинокомпозитора от своего коллеги, композитора, не пишущего музыку для кино?

Эдуард Артемьев: Нужно многое уметь, работать в разнообразных жанрах. Хотя сейчас существует тенденция – хорошая или плохая, время покажет. В Голливуде у композитора масса помощников, которые могут оркестровать, дописывать отдельные фрагменты. Для меня идеал – это голливудские композиторы 40-50-х годов прошлого века. Они были универсалами – свободно чувствовали себя и в жанре мюзикла, легко писали симфоническую музыку для кино. Керн, например. Тогда требования были серьезные. Чтобы попасть в Голливуд, нужно было приложить много усилий.

КМО: А Вы не считаете современную голливудскую систему несколько усредненной?

Эдуард Артемьев: Нет. Взять хотя бы Джона Уильямса, композитора, который разработал систему голливудской киномузыки. Подробнейшая работа с кадром –  это его идея. Так он писал музыку. А теперь – это общепризнанный эталон. Я сам сейчас работаю исключительно в этой манере – она приносит совершенно неожиданные результаты! Дело в том, что здесь нужно совмещать логику музыкального развития, изложения материала, с логикой кадра. Бывает, например, что мелодия или гармонический ход не укладываются в кадр. По времени, например. Значит нужно сделать так, чтобы он уложился и вместе с тем стал основой музыкальной системы данной картины. В отличие от европейской и советской системы, где внутреннее содержание кадра не очень-то важно. Здесь на первом месте было настроение. В полной мере у меня это выразилось в фильме «Раба любви». Редкий пример, когда советский композитор работал четко по кадрам – это Александр Зацепин. Таким было особое требование Леонида Гайдая.

КМО: Примеры таких «неожиданных» результатов?

Эдуард Артемьев: Все мои американские картины. Я вернулся в Россию в 1995 году и с тех пор, вот уже пятнадцать лет, работаю только так. Концепции фильмов выглядят очень естественно, но на самом деле это преодоление больших сложностей.

КМО: Как произошло Ваше знакомство с голливудской системой?

Эдуард Артемьев:  Я приехал в Голливуд в 1989 году и вызвал много пересудов. Зачем композитор приехал из Советского Союза в Голливуд? Но тогда решающую роль сыграл Кончаловский – он уже в то время был значительной фигурой в Голливуде. Он заявил, что будет работать только с композитором из России. Мне дали студию и пригласили в помощники композитора и саксофониста Алексея Зубова. Мне устроили небольшой экзамен и, в конце концов, продюсер одобрил мою кандидатуру. В Америке композитору всегда очень комфортно работать. Там ты не занимаешься какими-то посторонними вещами, а только пишешь музыку. В Голливуде создают для этого все условия, вплоть до шофера, аппаратуры, помощников. Американские работы я считаю одними из моих самых удачных работ. Особенно большие фильмы с Шиллером и Кончаловским – «Одиссея» и «Щелкунчик».

КМО: В последних фильмах Вы в большей степени обращаетесь к симфоническому оркестру, чем к электронике.

Эдуард Артемьев: Да, в свое время я вернулся  к нему. Это самое мощное средство. В молодости я действительно верил, что все постепенно уйдет в электронику, но пока это время еще далеко. Сила оркестра не в инструментах, а в человеческих душах. Когда сто человек играет, сто индивидуальностей – присутствует совершенно особая энергетика! Вот почему в концертных залах слушают молча – чтобы воспринять эти флюиды, найти резонанс. Композитор через них выдает свою энергетику, свою веру. Я убежден, что резонанс – вообще это самая сильная в эмоции вещь. Потому что через этот резонанс простые смертные могут общаться с высшими существами, с Богом. Пробить, что называется, канал. Так, чтобы затрепетала душа.

КМО: Вы работаете сейчас с какими-то молодыми режиссерами?

Эдуард Артемьев: Стараюсь не работать. Меня все еще приглашают, но это недоразумение. Мне кажется, нужно работать со своими сверстниками. Люди разных поколений, разных миров могут не найти творческого взаимопонимания. Было у меня недавно только одно исключение. Года два назад пригласил меня режиссер Илья Демичев на фильм «Как раки» – чудная картина. Но он очень помог мне тем, что абсолютно не вмешивался в мою работу.

КМО: На ком держится современная отечественная киномузыка?

Эдуард Артемьев: Среди относительно молодых композиторов – Юрий Потеенко, автор работ к «Дозору», Алексей Шелыгин – образованный, одаренный, способный композитор. Так что наша школа не умерла. Хотя было время, в 90-е, когда в киномузыку пришли непрофессионалы, которые ничего не умели, разве что нажимать на клавиши синтезатора.

КМО: Что изменилось в киномузыке после кризиса 90-х?

Эдуард Артемьев: Все упало донельзя. Мне всегда казалось, что музыка была последним оплотом профессионального искусства. Ведь музыке надо было долго и усердно учиться. А потом, когда появились программы, сэмплеры, когда все свелось к какому-то стандартному набору знаний, любой человек, даже не имеющий особой фантазии смог что-то набрасывать и называть музыкой. Сейчас это стало бытовым делом. Но все равно – как настоящих поэтов в мире можно перечесть по пальцам – так и композиторов. С другой стороны, поднимается планка для композиторов-профессионалов. Для меня композитор в кино – это композитор, владеющий всеми средствами. В том числе электроникой и компьютерной грамотностью. Этого просто требует жанр.

 

Беседовала Олеся Платонова

Об авторе

Олеся Платонова – музыковед, журналист, переводчик, аспирантка Нижегородской государственной консерватории (академии) им. М.И. Глинки. Родилась в Тольятти.